Яндекс.Метрика

Поиск по сайту

Рейтинг пользователей: / 0
ХудшийЛучший 
Индекс материала
ФИЛОСОФСКОЕ И НАУЧНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ ЛЕОНАРДО - Лазарев В.Н
Продолжение
Все страницы
Пришедшая к власти молодая итальянская буржуазия стремилась прежде всего познать окружающий ее мир. Ее наиболее передовые умы принялись необычайно рьяно изучать природу, с которой постепенно спадал долго ее окутывавший покров религиозной тайны; одновременно они стали уделять исключительно большое внимание вопросам техники, почти не интересовавшим средне вековую церковь. Начиная с XV века, схоластика теряет одну позицию за другой. Правда, она остается еще существенной компонентой гумани стического образования, но в основном ее роль оказывается к этому времени сыгранной, поскольку светская наука, основанная на тщательном и непредубежденном изучении природы, превращается в крупнейший фактор умственной жизни, с которым нельзя было уже не считаться.
Если эмпирическое познание природы и ее логическое осмысливание представляло передовую линию в развитии ренессансной мысли, то гуманистическое образование и натурфилософские спекуляции, несмотря на свойственные им элементы стихийной диалектики, нередко являлись тормозом на путях выявления нового мировоззрения. „Гуманистическая" наука, при всех своих положительных чертах, сплошь и рядом не шла далее бесконечного цитирования античных авторов, сознательно замыкаясь в узком кругу ретроспективных проблем и все более отходя от жизни. Комментирование и истолкование римских и греческих источников часто становилось для нее самоцелью. Тончайшие, отдававшие схоластическим духом филологические контроверсы всецело поглощали внимание выдающихся гуманистов, пользовавшихся, в большинстве случаев, изысканным латинским языком, доступным лишь образованным кругам общества. Не большей доступностью отличались и многочисленные натурфилософские спекуляции, столь широко распространенные в XV—rXVI веках. Отражая общее всей эпохе стремление к познанию природы, они облекали, однако, это познание в такую оболочку, которая мало чем отличалась от старой теологии, настолько сильно была она окрашена в мистические тона.
На фоне этих различных, борющихся друг с другом течений выступает творческая личность Леонардо. Леонардо да Винчи был самым последовательным и самым ярким представителем того нового экспериментального метода, целью которого было научное познание природы. Религиозные переживания совершенно отходят у него на второй план перед деятельностью разума, сводящего многообразие природных явлений к немногочисленным, математически обоснованным законам. Основная задача, стоящая перед Леонардо, — это создание светской, всем доступной науки. В этих целях он сознательно отказывается от латинского языка, который он заменяет живой итальянской речью. Он резко порывает с традициями книжной, цеховой науки, он яростно борется с презираемыми им „трубачами и декламаторами чужих произведений". Будучи самоучкой, он хочет сделать науку доступной всем кругам общества, вырвать ее из рук схоластов и отошедших от действительности гуманистов, извлечь из нее пользу (i giovamenti) для практической жизни, рассматривать ее под чисто утилитарным углом зрения. Поэтому он сознательно уделяет величайшее внимание технике как средству подчинения природы человеку. Он полон полемического задора. Записывая накопленные им наблюдения, он постоянно сражается с мнимым либо действительным противником (avversario), которому он стремится втолковать свои мысли. В силу этого любая его запись представляет собой диалог в потенции: невидимый статист (схоласт, гуманист либо натурфилософ) как бы подает реплики, вызывающие со стороны Леонардо резкую, полную сарказма и иронии отповедь. При этом Леонардо не боится внезапно отклоняться от прямой темы исследования, допускает отступления, прибегает к патетическим вставкам. Все это придает его рукописям необычайно живой характер, что резко отличает их от старых схоластических трактатов. На каждой странице чувствуется биение живой мысли, всем интересующейся, стремящейся все охватить, с небывалой до того остротой реагирующей на бесконечное разнообразие мира.
Трудолюбие и любознательность Леонардо безграничны. „Лучше быть лишенным движения, — пишет он, — чем устать приносить пользу"; „лучше смерть, чем усталость". „Препятствия меня не склоняют", заявляет он в другом месте. На раз намеченном пути для него не существует отступлений: „Не оборачивается тот, кто смотрит на звезду". Он прекрасно знает, „что истина была всегда лмнь дочерью времени". И тем не менее он жадно к ней стремится. „Видя, что я не могу выбрать для изучения предметы большой пользы и большого удовольствия, потому что люди, до меня рожденные, захватили для себя все полезные и необходимые темы, я поступлю так, как тот, кто, по бедности своей, последним приходит на базар. Не имея возможности удовлетворить себя никаким иным способом, он забирает все то, что другие видели и не избрали, а отвергли, как малозначительное. Я возложу на себя эту легковесную ношу из товаров, пренебреженных и отвергнутых многими покупателями, и пойду с нею не по большим городам, но по бедным деревушкам, распродавая товар за такую цену, какая ему подобает". Для него нет незначительных фактов, — все, что попадает в поле его зрения, приковывает к себе его пристальное внимание. „Приобретение любого знания, — говорит он, — всегда полезно для интеллекта, так как он сможет отбросить бесполезные вещи и удержать хорошие. Ибо ничто нельзя ни любить, ни ненавидеть, прежде чем не имеешь об этом (ясного) представления".
Его преклонение перед истиной беспредельно. „Таково свойство истины, что ничтожные вещи, которые она восхваляет, становятся тем самым в высокой мере благородными". „Лучше малая достоверность, чем великая ложь". И в погоне за столь ценимой им истиной он не боится разбрасываться. „Нет такого глупого ума,— замечает он с тонким юмором, — который, обратившись к одному предмету и постоянно занимаясь только им одним, не усвоил бы его хорошо". Стоящая перед ним цель для него абсолютно ясна. Он хочет сделаться „всесторонним мастером для познания природы и для подражания ей", хочет не только „видеть", но и „уметь видеть (saper vedere), со строгим упорством".
При такой установке природа, естественно, становится в центре внимания научных интересов Леонардо. Он изучает ее с поразительной пристальностью, годами он наблюдает за приливами и отливами моря, за потоком разъедающей  берега реки, за ростом дерева, за полетом птиц, он настороженно прислушивается к звучанию колокола, он внимательно всматривается в лица. Тщательное наблюдение и эксперимент превращаются для него в основной метод исследования. Недаром он гордо заявляет, что он является „учеником опыта" (discepolo della sperienza). Его произведения — результат „чистого и простого эксперимента» который есть настоящий учитель". „Пусть я не могу, — говорит Леонардо, — подобно другим цитировать разных авторов, но зато я могу сослаться на нечто более важное и достойное: на опыт, на учителя их учителей. Они ходят [намек на гуманистов] надутые и чванные, одетые и разукрашенные плодами не собственных, а чужих трудов. Мне же они не позволяют пользоваться моими собственными трудами". Он твердо убежден в абсолютной достоверности опыта. „Опыт — это единственный источник познания". „Мудрость есть дочь опыта". Леонардо не верит в умозрительные спекуляции. „Каждое наше познание вытекает из восприятия", — говорит он и подробно развивает это положение в „Трактате о живописи" (п. 6). Для него не существует абстрактных категорий мышления. Он прекрасно знает, что не сознание определяет бытие, а наоборот — бытие сознание. Иначе он никогда бы не написал своей классической фразы — 1'obbietto muove il senso (предмет двигает ощущение).
Будучи страстным поклонником опыта, Леонардо тем не менее требует его критической переработки интеллектом. Он стремится свести все многообразие действительности к типическим формулам, к обобщаю¬щим законам, к претендующим на нормативное значение правилам. Он считает необходимым предварительное знание теории. „Практика,— пишет он, — должна быть основана на хорошей теории". „Наука — капитан, практика — солдаты" (Lascientia ё il capitano ella pratica sono i soldati). Он прекрасно понимает, что опыт, хотя он и является единственным источником познания, далеко не исчерпывает последнего. „Природа полна бесчисленных причин (разумных оснований), которые никогда не были (выступали) в опыте" (La natura ё piena d'infinite ragioni che non furono mai in isperienza). Эти причины Леонардо ставит себе задачей сформулировать в виде числового закона. Его метод исследования таков: восходить от индивидуальных фактов к их причине. Но предварительно все факты должны быть тщательно проверены. „Прежде чем ты возведешь данный случай во всеобщее правило, испытай его два-три раза и посмотри, породят ли эксперименты аналогичные действия". И лишь после этого можно выводить закон, обосновывая его математическими доказательствами. Необходимость применения математики к любому научному исследованию — центральное место всей леонардовской методологии. Предвосхищая во многом Галилея, Леонардо утверждает, что  книга мироздания написана на „языке математики", восхищающей его своей „абсолютной точностью". „Нет достоверности там, где нельзя применить одну из математических наук, или у того, что не может быть связано с математикой" (п. 6 „Трактата о живописи"). „Пусть не читает меня и моих принципиальных исследований тот, кто не математик".