JPAGE_CURRENT_OF_TOTAL
Леонардо да Винчи учился и прожил большую часть своей жизни во Флоренции, в самом крупном торговом и промышленном городе Италии. Родился Леонардо в 1452 году в Анкиано, небольшом селении, вблизи от городка Винчи, у подножья Албанских гор. Его отец был зажиточным нотариусом, членом одного из крупнейших флорентийских цехов, его мать — простой крестьянкой, которую позднейшие биографы сделали „женщиной хорошей крови". Леонардо был внебрачным сыном („figlio non legiptimo"). Уже в 1452 году его отец вступил в законный брак и вскоре взял к себе мальчика, росшего под присмотром мачехи и деда. Переселившись до 1469 года с семьей во Флоренцию, где он занял постепенно видное положение, сер Пьеро да Винчи отдал своего сына в обучение к знаменитому скульптору и живописцу Верроккио.
Мастерская Верроккио была в 70-х годах XV века главным художественным центром Флоренции. Здесь учились наиболее одаренные юноши, здесь процветало смелое художественное экспериментаторство, базировавшееся на серьезных научных познаниях в области перспективы и анатомии, здесь устанавливались интеллектуалистические формулы для передовой живописной манеры, сочетавшей острый рисунок с пластически-четкой моделировкой, здесь грубоватые формы раннего флорентийского реализма перерабатывались в направлении все большего изящества, грации и чисто ювелирной тонкости.
В 1472 году имя Леонардо дважды фигурирует в „красной книге" товарищества живописцев Флоренции. В 1478 году он получает заказ от флорентийской синьории на алтарную картину для капеллы св. Бернарда в Палаццо Веккио. Это произведение никогда не было им выполнено. Здесь уже ясно выступает необычайная медлительность Леонардо в работе, которая красной нитью проходит через весь его творческий путь. Анонимный автор XVI века следующим образом объясняет эту странность: „Он написал немного вещей, так как никогда и ни в чем, сколь бы это ни было прекрасным, не был доволен самим собою; и от него сохранилось так мало работ именно потому, что его великое знание ошибок не позволяло ему их делать". Вероятно, уже в это раннее время научные интересы отвлекали Леонардо от занятий живописью, которые к старости совершенно отступили у него на второй план.
В 1480 году Леонардо упоминается как имеющий „casa sua", т. е. свою собственную мастерскую.
Вероятно до отъезда в Милан Леонардо исполнил также картон с изображением грехопадения, голову Медузы и круглый щит из фигового дерева (rotella di fico), на котором он представил летящее чудовище, изрыгающее яд из пасти, огонь из глаз и дым из ноздрей. Ни одно из этих произведений, упоминаемых Вазари, до нас не дошло. Вне всякого сомнения, во Флоренции же начал Леонардо систематически изучать природу и фиксировать в письменной форме все свои наблюдения. К науке Леонардо пришел как художник. В художественных мастерских Флоренции тесная связь между наукой и искусством была старой, крепкой традицией, глубоко коренившейся в интеллектуалистическом характере всей флорентийской культуры.
....
Именно в мастерской у Верроккио получил Леонардо первое знакомство с математикой — этой необходимой предпосылкой перспективы, стоявшей в центре внимания всех передовых флорентийских мастеров.
Никакого систематического образования Леонардо не имел. Он сам называет себя „человеком литературно необразованным" (ото sanza lettere). Его учителями были не гуманисты, а опыт и природа. Все, чего он достиг, было результатом его собственных усилий. Постепенно страсть к науке настолько овладела им, что он стал стремиться к познанию природы не ради искусства, а ради самой науки. Чтобы воплотить совершенную красоту, думал он, надо ступень за ступенью подниматься по лестнице истины; искусство должно покоиться на науке, как на пьедестале, так как абсолютная красота совпадает только с абсолютной истиной.
Творческий метод Леонардо, достигший полной зрелости лишь на миланской почве, отличался большим своеобразием. Леонардо имел постоянно при себе записные книжечки, куда он заносил все свои наблюдения. Из этих записных книжек он делал затем выписки, оставляя их в совершенно несистематизированном виде. Около 7 тысяч страниц дошедших до нас леонардовских манускриптов, варварски разъединенных и хранящихся теперь в библиотеках Лондона, Виндзора, Оксфорда Парижа, Милана и Турина, дают нам любопытнейшую, в хронологическом порядке развертывающуюся картину творческих исканий великого человека. Написанные левой рукой и притом справа налево, так что их можно с удобством читать только при помощи зеркала, рукописи Леонардо представляют, на первый взгляд, хаотическое нагромождение цитат, случайно оброненных слов, математических формул, грамматических упражнений, геометрических фигур, архитектурных набросков, художественных рисунков и бесчисленных изображений машин и инструментов. Целые страницы спряжений примитивных глаголов и упражнений в латинской грамматике чередуются с гениальными научными провидениями, неприличные анекдоты в духе „свинств" Поджо Браччиолини с глубокими рассуждениями на философские темы, непринужденные соображения о том, почему собаки обнюхивают друг друга под хвостом, с сложнейшими математическими выкладками. Почти на каждой странице попадаются напоминания, записанные в виде коротких, односложных фраз: „Спроси того-то о том-то"; „попроси перевести Авиценну"; „узнай, как во Фландрии бегают по льду". Нередко на полях, против текста, имеются приписки: „проверь"; „неверно, не то"; „это прекрасное сомнение, достойное быть рассмотренным". Язык отличается необычайной образностью, наивной обстоятельностью и моментами кристальной ясностью. Правда, он не лишен некоторой натянутости и дидактического пафоса, но в своих основных чертах он является истинным предтечей зрелой итальянской прозы XVII века. Как верно замечает итальянский литературовед Дель Лунго, „если отбросить от него известную искусственность, навеянную гуманизмом, то получится чистый, ясный, скромный и выразительный язык Галилея, вполне приспособленный для научных требований даже нашего времени". Генетически леонардовский язык еще теснейшим образом связан с разговорным, народным языком (volgare), что придает ему особую свежесть. Это еще более подчеркивается своеобразной, если можно так выразиться, фонографической орфографией, никогда не следующей грамматической рутине, но рассчитанной лишь на тонкую передачу слуховых впечатлений от живой человеческой речи.
Подавляющая часть леонардовских рукописей представляет собою собрание несистематизированных записей. Только в виде исключения удалось самому Леонардо сделать сводку материала по отдельным предметам (например, Парижские манускрипты о „свете и тени" и о глазе, Виндзорские манускрипты об анатомии). На основе таких сводок он собирался, в дальнейшем, создать законченные трактаты и книги. Однако эту задачу Леонардо никогда не суждено было осуществить самому. Его интересовало слишком много предметов, всюду стремился он проложить новые пути, он не хотел оставить незатронутой ни одну область человеческого знания, его воображению мерещилась грандиозная энциклопедическая система „Вещей природы", которая могла бы охватить все мироздание. Но эта задача была непосильна даже такому исключительному гению, как Леонардо, Хотя он и признается, что „ни одна работа не могла меня утомить; от природы природа сделала меня таковым", тем не менее у него нехватило ни времени, ни сил для осуществления поставленной им перед собою титанической цели. Если бы он придерживался догматического мышления, то ему удалось бы, без сомнения, сразу же объять весь мир, как это делали до него отцы церкви и схоласты. Но Леонардо был подлинным ученым, первым представителем экспериментального метода, основанного на точном изучении природы. И поэтому чем более углублялся он в изучение мира, тем больше открывались перед ним новые тайны. На этом именно пути стал Леонардо жертвой своей любознательности и пытливости своего ума. Постоянно разбрасываясь, он не сумел довести до конца ни одного из намеченных им начинаний. Это и дало повод его современникам, не понявшим огромного размаха его творческих замыслов, которые они расценивали с узкоцеховой, профессиональной точки зрения, говорить, с самодовольной усмешкой превосходства, о „непостоянстве" его характера (Вазари) и о „легкости" его гения и „подвижности его натуры", систематически толкавших его на „измену первоначальным замыслам" (Джовио).
Около 1482 года Леонардо покинул Флоренцию, откуда направился прямо в Милан — к герцогу Лодовико Моро, к которому он поступил на службу. Было много причин, почему Леонардо эмигрировал из Флоренции: все более феодализировавшийся двор Лоренцо Медичи, где культивировался утонченный гедонизм, где процветала идеалистическая философия с сильным мистическим оттенком, где философы становились священниками, всегда оставался чуждым Леонардо. Его интеллектуалистическое искусство и его научные интересы не находили никакого отклика у Лоренцо, далеко не случайно обошедшего его своим вниманием. Излюбленными художниками медичейского двора были Боттичелли и Филиппино Липпи, чье рафинированное, нервное, глубоко эмоциональное искусство импонировало пресыщенным, экзальтированным эстетам. Их вкусам отвечала также изящная, сюжетно занимательная и полная своеобразной пикантности живопись Пьеро ди Козимо. В подобном окружении у Леонардо не было никаких шансов на успех. Он был обойден при заказах на росписи для Сикстинской капеллы, он принужден был, из-за нужды, выполнять такие работы, как окраску золотом и ультрамарином часовой башни San Donato. Между тем времена, когда художники были простыми ремесленниками, уже давно миновали. Далеки были те годы, когда Брунеллески и Донателло проходили по улицам Флоренции в деревянных туфлях и кожаных фартуках, когда Давиду и Доменико Гирландайо давали в монастыре Пассиньяно объедки с монашеского стола. Цеховые мастера все более становились самостоятельными художниками, занимавшими, в силу личных дарований, вполне определенное место в обществе. И Леонардо, прекрасно осознававший свой удельный вес, не хотел и не мог мириться с тем положением второстепенного мастера, какое ему выпало на долю во Флоренции. Этот человек, выдававшийся среди всех его окружающих умом и талантом, красивой внешностью, пропорциональным телосложением щ огромной физической силой, искал высокого покровителя и щедрого мецената, который сумел бы по достоинству оценить величие его гения. Поэтому Леонардо с легкостью решил променять Флоренцию на Милан. С этого момента (т. е. с конца 1482—начала 1483 года) начинается миланский период жизни Леонардо, продлившийся до 1500 года.
Милан был крупным промышленным центром и одним из богатейших городов Италии, легко дававшим его правителям до 500 тысяч дукатов в год. Лодовико Моро, к которому Леонардо поступил на службу, сумел повысить, в результате усиления налогового пресса, эту сумму до 650 тысяч дукатов. Он представлял собою законченный тип тирана XV века. Тщеславный, умный, образованный, коварный, сребролюбивый, жадный к наслаждениям, жестокий и исключительно осторожный, Моро вел тончайшую политику, как никто другой умея разъединять своих противников. При Моро миланская культура достигла блестящего расцвета. К его двору стекались ученые, писатели, поэты, музыканты, художники и вездесущие астрологи, он всем давал работу, всем покровительствовал, всех умел блестяще использовать.
...